Как я защищала свою дочку
Оксана Головко
– Вот, посмотрите.
Врач одного из крупнейших в Москве перинатальных центров, где я «наблюдаю беременность», показывает на красную линию, начертанную на моей карте.
– Видите, анализы плохие, показывают, что у ребенка, скорее всего, сильные отклонения…
Она не поясняет, что анализ этот правдив примерно на 60%, на 40% — нет. И – отсылает меня к генетикам.
Там – огромные очереди. Мы с мужем удивляемся, неужели у стольких людей это «скорее всего»…
Женщина-генетик что-то долго говорит, перечисляет возможные диагнозы, и из ее слов я понимаю, что нужно делать прокол плодного пузыря: взять околоплодные воды, чтобы поставить диагноз. Причем тянуть нельзя, иначе через пару недель делать это почему-то невозможно. Назначается день процедуры, мне говорят, что надо взять с собой…
Мы вроде как не удивляемся с мужем предстоящей процедуре: беременность вторая, после замершей, и мы готовы на многое, чтобы «все было хорошо».
Уже дома я догадываюсь перезвонить в Центр и спросить, а те самые диагнозы – лечатся? Оказывается, нет. А для чего тогда нужна эта процедура – операция? Нет, понятно: чтобы сделать аборт. Но мы-то не собираемся убивать маленького человечка, чье сердечко, пульсирующую точку на экране монитора, я уже не раз видела во время УЗИ…
Начинаем нервно штудировать книги. Во всех отечественных, которые нам попадаются, говорится одно: прокалывание плодного пузыря делается для того, чтобы, если что – аборт. Только в одной иностранной книге автор заметил, что если вы против аборта, проколоть следует, чтобы, если диагноз будет поставлен, подготовиться к рождению «особого ребенка»…
Ну, раз «подготовиться» — понятно. Несколько дней проходят как в бреду. Мы мало что понимаем: стресс, невозможность получить нормальную информацию (в 2002 году социальные сети не были так развиты). Поэтому наша воля словно парализована. Мы осознаем только, что хотим сделать так, чтобы было лучше ребенку, но как сделать «лучше» в сложившейся ситуации – не знаем, а спросить не у кого. Врачи? «А чего переживаете? Если что – ляжете, почистим». Действительно, ерунда какая, и переживать нечего…
Собираюсь взять благословение на процедуру у священника, у которого мы исповедуемся, а он болен уже неделю. Вообще мы не просим благословить по всякому поводу, но дело здесь – серьезное, а у нас, повторяю, никакой поддержки (в смысле здешней, человеческой).
Прокалывание назначено на понедельник. В пятницу муж едет в Петербург, помолиться в часовне блаженной Ксении, попросить ее заступиться за нас. В воскресенье встречаю мужа и иду на службу. Там – выздоровевший батюшка, который произносит неожиданно: «Не благословляю!»
И – гора с плеч. От радости я почувствовала себя легкой, как воздушный шарик. Даже за подсвечник схватилась: вдруг улечу под купол? Но для порядка уточнила: «А почему?» Отец Анатолий рассказал о прихожанке, которая сделала такой прокол, в результате получила какое-то заражение. И ребенок, изначально здоровый (по тем самым результатам прокола), родился раньше и ослеп. «Тебе зачем это нужно? – в свою очередь, спросил батюшка. – Ведь убивать ребенка ты не планируешь. Подготовиться? К болезни ребенка нельзя «подготовиться». Молитесь, а там как Бог даст».
Домой я буквально летела. Нервозность предыдущих дней мгновенно рассеялась. Все стало светло и ясно. Моя цель – не дать обидеть собственного ребенка. А там – как Бог даст.
В Центре все пошло веселее. Я не оправдывалась виновато, а была готова защитить мою кроху. Первым делом меня послали писать официальный отказ генетикам. Я уже подготовила слова, которые буду говорить. Но успела произнести только: «Отказываюсь». Врач посмотрела на меня, видимо поняла, что уговаривать смысла нет, и сказала: «Это ваше право».
Уговаривала наблюдающий меня доктор. Говорила про женщину – зубного техника, которая родила ребенка с синдромом Дауна и тут же его оставила, еще про что-то… От меня все это отскакивало, не задевая.
Дочка родилась здоровой. Соврал анализ (простите просторечный слог, но литературное «солгал» здесь никак не походит).
Тогда, в 2002 году, анализ крови, по которому начинают выявлять патологии развития, был не очень распространенным, у меня его, видимо, взяли «для кучи».
А потом скрининги вошли в «общую программу». Теперь массово определяют среди младенцев, живущих в животике у мамы, претендентов на небытие.
Тех, кто против убийства, начинают прессовать. Пугают и без того запуганных, нервных беременных. А ведь вроде так просто сказать: возможно, у вашего ребенка есть проблемы, будем молиться (или надеяться – тут уж кто как верит), что все обойдется. Если же нет, смотрите – существуют такие-то центры, где занимаются такими детьми, сходите, проконсультируйтесь, там вам подскажут люди, которые столкнулись с подобным, которые растят «особых детей» и им есть чем поделиться.
Вроде бы так просто. Когда цель – помочь. Но создается ощущение, что цель – именно запугать женщину, уговорить ее избавиться от ребенка, у которого, возможно, что-то не так со здоровьем. Для чего? Чтобы отчетность не портить? Кажется, это проблема нашей страны, нас с вами, когда цифра становится важнее человека… Не какого-то абстрактного, а конкретного, вот этого, который устроился у мамы под сердцем, сосет палец и чувствует себя защищенным. И маме предстоит оправдать его доверие.
Опубликовано на сайте Не инвалид.ру